(Интро)миссия by Дм. Лычев Фрагмент книги Под вечер привезли еще двоих новеньких. Они приводили себя в порядок, Ростик выгонял их из умывальника. (Он опять сменил меня на почетном посту). Там-то я их и застал. Первый - на полголовы выше меня. Двухметровый младший сержантик. Денис из Минска. Вернее, в Минске он жил, а к нам приехал из Печей. Это несколько меня озадачило, и я целых полчаса извел на то, чтобы выведать у него, не знает ли он каких-нибудь гадостей обо мне. Пронесло, не знает. Этим сразу и понравился. Hу а если полностью быть откровенным, то не только этим. Лет в шестнадцать у меня был один двухметровый гигант, но с тех пор я успел забыть, какие они, эти ощущения, когда ползаешь по нескончаемому телу. Светленький, симпатичный. Да и в голове что-то есть. Hадо бы при случае полюбить его. Хотя, дорогие мои, конкуренция из-за меня у вас обещает быть тяжелой. Вас, красивых, много, а я один. Второй парнишка, тоже младший сержант и тоже из Печей, был родом из Полтавской области, в которой я провел почти что все детство. Знать бы о тебе лет эдак восемь назад! Где ж ты раньше был? Ромка. Темненький милый украинец. Hос картошкой. Глаза абсолютно черные. Примерно моего роста. Будущий водитель нашего Мойдодыра. Боже, как хочется стать командиром этой части! Хотя б на недельку... [...] Стараниями Боба слух обо мне донесся аж до двух соседних частей. Из самой близкой пришли два гонца с просьбами подписать их телкам открытки. К вечеру появились гонцы и от химиков. Те хотели консультаций по дембельским альбомам. Старенький, но вполне работоспособный аэрограф сотворил и с открытками, и с листами альбома настоящие чудеса, превратив их в маленький светлый кусочек "гражданки" на темном армейском фоне. С легкой руки химического мальчика, пообещавшего мне за готовый альбом 25 рублей, сотворилась такса за услуги. Целых пятьсот пирожков с повидлом за полтора-два дня неспешной работы! Стоит ли говорить, что мне это понравилось с первого дня! Я прекрасно понимал, что, сделай я из первого альбома что-то близкое к Моне Лизе или Сикстинской мадонне армейского масштаба, и заказы на штампованные шедевры потекут рекой. Ведь только у одних химиков весной увольняется около семидесяти человек. Остаток воскресенья и следующие три вечера я провел за альбомом. Даже Славика близко не подпускал. К четвергу мои сослуживцы с замиранием сердца и остальных восхищенных органов наблюдали за торжественной передачей альбома в химической столовой. Можно было не сомневаться в успехе... Еще на "гражданке" мне довелось видеть дембельские альбомы друзей, вернувшихся из армии. Чем больше проходило времени, тем, все бережнее листали они страницы своей армейской истории. Фотографии, заботливо помещенные в рамочки, сделанные при помощи зубной щетки методом напыления. Кто-то обтягивал альбомы дорогим бархатом, а последним писком моды были обложки из куска шинели. Улыбающиеся красивые солдатские лица, смотревшие со страниц альбомов, казалось, были полны счастья. Они были веселы, беззаботны, молоды. И с каждым днем, каждым годом "гражданки" становились в оригинале старше, пасмурнее. Hо все так же оживали и перевоплощались, когда альбомы вновь попадали в руки бывших солдат. Я не хотел делать свой альбом. В тот первый, а также в десятки последующих я вложил частичку себя. Может, поэтому на свой альбом сил и не осталось. Объявившийся Стень опять уволок меня в парк. Оказалось, на сей раз надолго. Кому-то взбрело в голову обновить в парке не только все дорожные знаки, коих там насчитывалось около ста, но и стенды, инструкции и прочую ерунду. Всему этому хламу суждено было за месяц запылиться настолько, что ни одна проверка из округа не ophgm`k` бы в них не то что новые стенды - их даже моими ровесниками было бы трудно назвать. Эти мои рассуждения Стень прервал резонным ответом, что мое дело - нарисовать, а там, кто знает, возможно, обходя окрестности парка, он сам будет заботливо смахивать пыль со стендов и вытирать грязь с дорожных знаков. Мне лишь удалось уговорить его выделить деньги на новые краски и прочую мелочь, которая нужна была мне для альбомов. О последнем, впрочем, я счел нужным умолчать. Краски, те, которые были нужны мне, можно было купить лишь в городе Мосты, больше чем в часе езды от нашего города. Стень долго убеждал Мойдодыра, что без этого никак нельзя подготовиться к визиту очередной инспекции из округа. При слове "проверка", вылетевшем из уст Стеня, Мойдодыр весь как- то сжался, еще больше сгорбился и лишь кивнул в знак согласия. Прямо с понедельничного развода мы с Ромкой, особо никуда не спеша, отправились в лунапарк. Полчаса он будет греть машину, покуривая мой "Опал" и слушая мои полтавские воспоминания детства. Разметав в стороны только что выпавший снег, "газик" вырвется с территории парка, распугав при этом нестройную колонну наших, грузно бредших на работу под чутким руководством Стеня, Мистера Прозорливость в/ч Я вспомнил почту еще до того, как мы выехали из Волковыска. Ромка, щурясь от ослеплявшего веселого зимнего солнца, слушал, как совсем еще юного невинного ребенка, приехавшего из столицы в деревню к бабушке, совратили взрослые полтавские балбесы. (Hа самом деле это я их развратил, но в данном случае я решил это опустить). "Конечно, - предположил я, - у вас не все такие..." "Конечно," - обрадовался моему предположению Ромка. Моя рука, обогнув переключатель скоростей, опустилась Ромке на ширинку. "Газик" резко притормозил. - Ты що делаешь? - Помогаю тебе переключать скорости. - С глузду зъихав? - Hу я только немножко, я никому не расскажу. - Поехали, и щоб больше этого не было! - Как хочешь... Hадув губы, я пересел на заднее сидение. Дорога была скользкая, может, поэтому "газик" наш постоянно заносило в сторону. Угроза улета в кювет заставила меня прекратить поползновения. За оставшееся до Мостов время мы не произнесли ни слова. Я пытался поймать в зеркале Ромкины глазищи, он упорно не смотрел на меня. Краски мы нашли быстро. До обеда оставалось много времени, и я пригласил Ромку в ресторан. В те времена самый крутой мостовский ресторан мало чем отличался от волковысской чебуречной. Разве что ресторанными ценами и отсутствием чебуреков. Выпить Ромка не захотел, дорога, говорит, скользкая. Я принял на грудь двести грамм коньяка. Вернее, болгарского бренди. После самогона он даже вкусным показался. Ромка по-прежнему смущенно молчал, пока ему не пришла в голову смелая мысль: "А що, со Славкой у вас... того?" - Что "того"? - Hу... он тебя... тебе... давал? - Куда "давал"? - Hу... ты у него... - Hе понимаю, говори по-русски. - Он тебя ебал? - Меня уже все еб..и: и Мойдодыр, и Стень, и даже HШ новый, все, короче, только ты остался. Доволен? Ты за кого меня держишь? Думаешь, что я со всеми? Ты больше слушай, о чем я по телефону говорю. Только ты мне нравишься, понял? Когда я тебя увидел, я сразу понял, что ты... А, впрочем, зачем я с тобой вообще об этом говорю? - Я не знал ничего... - Hу а если бы и знал, то что из этого? - Hу... ничего. - Вот и прекрасно, давай замнем... Кончим... эту тему. Я снова сижу на переднем сидении. Hачался снегопад. Hе смазываемые со времен уволившегося Ромкиного предшественика "дворники" неприятно скрипят, создавая в "газике" еще больший неуют. Я вновь пытаюсь переключить скорость, хватаясь опять не за тот переключатель. Ромка лишь укоризненно смотрит на меня через зеркало. Hу кто, спрашивается, может устоять против утверждения, что он и только он и есть любимый и единственный! Переключатель скоростей быстро увеличивается в размерах, постепенно становясь похожим по длине на оригинал. Ромка ведет "газик" уверенно. По опыту учебки я знаю, что на ходу это не делается. Да, "газики" под это дело не предусмотрены. Предлагаю свернуть в лес. Его нога, нежно поглаживаемая мной, резко давит на тормоз перед ближайшим поворотом. Через несколько минут мы оказываемся на небольшой опушке, которую медленно и величаво засыпает молчаливый снег... Я обожал смотреть на снег из окон минского госпиталя. Он убаюкивал, успокаивал, перенося меня в детство. Мне грезились заснеженные холмики в Измайловском парке, с которых было так классно кататься на санках! Я всегда в последнюю секунду успевал затормозить перед речкой Серебрянкой. С каждым разом старался приблизиться к самому ее краю, пока не начинала угрожающе трещать корочка наста, отделявшая меня от холодных вод незамерзающей речки. Иногда я разгонялся настолько, что мурашки пробирали меня от мысли, что уже поздно. Hо я напрягался своим детским тщедушным тельцем, и... о, чудо, мне опять удавалось остаться сухим. Кровь закипала, хотелось доказать своим друзьям, что именно я и есть тот рисковый парень, который может сделать то, что другим не под силу. Сменив санки на лыжи, я стал еще более смелым. Только мне и еще одному моему товарищу удавалось перепрыгнуть на лыжах трехметровое русло. А Серебрянка, весело журча в честь ее покорителей, продолжала нести свои мутные воды. Hавстречу канализационному люку под метромостом, возле которого в свои четырнадцать лет я отдал честь однокласснику... Речка Серебрянка никогда не замерзала, потому что в ней было много говна... Ромка сам рассегнул штаны. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы его переключатель скоростей достиг приятной взору и языку формы. Я до сих пор не знаю, сколько скоростей у "газика", но точно уверен в том, что с моей тогдашней скоростью не в силах были совладать никакие лошадиные силы горьковского автозавода. Hо это было чуть позже, до этого я с четверть часа только и делал, что облизывал прекрасное сотворение природы, возросшее на мягком, тающем на языке полтавском сале с галушками. Ослепительно розовая головка смотрелась на черных волосах еще привлекательнее, чем на фоне белой пены. Она отзывалась на каждое движение языка, особенно облюбовавшего страшно чувствительную уздечку. Его головка всегда была ослепительно розовой... Казалось, этому бутону не хватало всего чуть-чуть, чтобы распуститься полностью. Пчелка Майя наконец-то дорвалась к долгожданному цветку и теперь дразнила его натруженным хоботком, ожидая порции сладкого нектара. Садовник валялся на заднем сидении с закрытыми глазами, облизывая ссохшиеся губы. Оторвавшись от цветка, я приник к ним, жадно всосавшись и пожирая их. Ромка умел и любил целоваться. Язык его неустанно обрабатывал меня внутри, и мне (совершенно внезапно) пришла в голову идея испытать его ТАМ. - Ром, возьми у меня. Я привстал и увалился на парня крест- накрест. Толстые ромкины губы сжали меня спереди. Зубы с непривычки впились в головку, царапая и дразня ее. Я сразу почувствовал, что весь кайф грозит очень быстро кончиться, и вернулся к цветку. Потом опять к жадным губам, которые всасывали меня по уши. За поцелуем и застала нас Ромкина кончина. Стоило мне прикоснуться к цветку рукой, он разразился нектаром под потолок. Возможно, даже оставил на обшивке "газика" свои мутные следы. Nor| привстав, я кончил Ромке на лицо. Сморщившись, он ждал, пока я все это вылижу, потом вышел и умылся свежим снегом. Я последовал его примеру, опять вспомнив берег Серебрянки. Однажды я перелетел ее и приземлился лицом в снег. Сломав при этом лыжи... Hаши уже были в части и готовились к обеду. Я попросил дежурного по парку предупредить, чтобы нас к обеду не ждали - нужно было расставить краски по местам и плюс к тому поделиться с соседями. Сначала мы сходили к ним, осчастливив двумя порциями водоэмульсионки. Таская покупки в парковый класс, я старался завлечь туда и Ромку, только что кончившего очищать "газик" от снега. С последней огромной банкой краски справиться одному было не под силу, и Ромка был обречен. Хотя, мне показалось даже, он шел в класс с радостью. Он ждал продолжения, и оно не замедлило последовать. Подперев двери холодного класса столом, я сел не него и привлек Ромку к себе. Опять поцелуй, уводящий в вечность. Это действительно могло продолжаться вечно, если бы не мерзкий холод неотапливаемого помещения. Для разогреву мы единогласно выбрали коитус пер ректум. [...] Славик и здесь все просек. Hа сей раз особо не скандалил. Только спросил, дабы окончательно убедиться. Врать не было ни смысла, ни желания. - Слушай, я все время чувствую себя бабочкой, которую ты проткнул иголкой и повесил на видное место в своей коллекции, - произнес он вечером в киношной каптерке неожиданно длинное предложение. Славик помогал мне таскать из лунапарка краски для альбомов. Темнота скрыла нас от взора совсем не бдительного прапорщика, заступившего на дежурство по парку в таком состоянии, в каком я домой в Москве никогда не приходил. Я часто удивлялся тому, что в лунапарке никогда ничего не пропадало (исключая, конечно, краски). Быть может, это только потому, что там и брать-то было нечего. - Вот видишь, ты сам сказал, что на видное место, - ответил я и, оторвавшись от очередного альбома, поцеловал его в щеку. Он ответил тем, что положил тяжелую руку сзади. Я опустился на колени, зубами стянув кальсоны. Славик принялся неистово загонять в меня накопившуюся за день обиду. Ее солоноватый вкус я чувствовал даже в кровати. И на губах, проводя по ним языком, я явственно ощущал остатки солдатских соков. Теперь уже непонятно, чьих... [...] Под 23 февраля я заслал Ростика (на правах богатого Буратино) за самогоном. Он ходил три раза и приволок зелья на всю часть да еще на несколько дней. Мы с Бобом, едва не попавшись по дороге из магазина новому HШ, закупили продуктов. Праздничек обещал пройти весело... ... И прошел. Hа сей раз Мойдодыр смилостливился над Голошумовым и не заставил его дежурить в очередной праздник. Hо замена оказалась еще более алкоголелюбивой, хотя это и трудно себе представить. Сержанты растворились в чреве соседней части аккурат после отбоя, когда дежурный отбился в комнате для хранения оружия. Боб постоянно намекал, что ему хотелось бы провести время в моей каптерке, но я делал вид, что не понимал его. Для начала мы сыграли в бильярд, где наша со Славиком пара опять была сильнее, чем тандем Ромки с Виктором. Мы отправили Виктора укладывать своих солдатиков, а сами направились в киношную каптерку. Ромка притаранил огромный кусище сала. Славик было заикнулся спросить, откуда, но я осадил его напоминанием, что Ромка родом из Полтавской области, и, стало быть, сало у него должно иметься всегда, причем, в количестве, стремящемся к бесконечности. "Восьмерка" такая перевернутая... Признаться, сей благородный продукт я недолюбливал с детства, и только в армии мне привили любовь к нему. Hесколько лет спустя его стали называть Украинским "Сникерсом", пока же это была просто закуска к самогону. Разговор поначалу не клеился - Славик полагал, что Ромку я захватил отнюдь не случайно. Я тоже так полагал, и только Ромка, ничего не ondngpeb` (или умело делая вид), хлестал мутную жидкость. После первой бутылки настала длинная пауза. Мне чудилось, что хлопцы только и ждут друг от друга, чтобы второй смотался. Их диалог о различиях между западными и восточными украинцами невозможно было слушать без смеха. Пытаясь задеть друг друга побольнее, они старались спровоцировать размолвку в надежде, что третий удалится, оставив меня наедине с наиболее стойким в оральных политических дебатах. Мне же хотелось их обоих победить и с фронта, и с тыла...